Небольшие заметки по книге «В плену у платформы. Как нам вернуть себе интернет».
В книге исследуется влияние цифровых платформ, то, как они заманивают людей в бесконечные циклы вовлечённости, проблемы зависимости от платформ и способы возвращения интернета людям, путём создания альтернатив, которые могут противостоять платформенному реализму.
Альтернативами платформам и шагами для исхода с платформ могут быть децентрализованные сети, федеративные платформы, кооперативные модели, культурные сдвиги, цифровая грамотность и стектвизм (открытость всех слоёв инфраструктуры интернета и не только).
По названию книги кажется, что это будет поп-книга с критикой современных социальных сетей на доступном языке, но на самом деле содержание опирается на разные философоские работы и работы по теории медиа и технологий, она больше подойдёт для тех, кто уже вовлечён в тему теории интернета.
Ниже некоторые случайные отрывки книги, которые показались мне интересными (иногда они немного спекулятивные особенно вне контекста).
К 2019 году, пишет он, «техноутопизм вернулся в извращенной форме. Преимущества анонимности стали основой для троллинга, ритуализированного садизма, озлобленной мизогинии, расизма и альтрайт-культуры. Креативная автономия стала “фейковой новостью” и новой формой инфотеймента. Множества превратились в толпы линчевателей, часто в итоге оборачиваясь против самих себя. Диктаторы и прочие автократы обучились использованию Твиттера и соблазнительному искусству его языковых игр, как до того террористы с их агрессивным и сверхаффективным тоном, найденным + медиаспециалистами. США подарили нам первого Твиттер-президента. Киберидеализм стал киберцинизмом». А мы в это время оставались добровольными фолловерами, которые не могли повернуться спиной к медиуму и сообщению.
Датафикация мира неизбежна, это очевидно. Мы достигли той точки, когда платформу можно объявить дисциплинирующей машиной в духе клиники, школы, фабрики и тюрьмы. Нас не должно больше удивлять, что это не только депрессивная, но и репрессивная власть.
«Фейсбук сегодня похож на табачную компанию: большинство людей прекрасно знает, что продукт вредит им, а управленцы этих фирм настоящие злодеи, но продукт специально так сделан, что отказаться от него очень и очень сложно». Какова цена одной рекомендации? Или, точнее, как об этом пишет художница Джеральдин Хуарес, «действительно нечестно, что нам всем приходится испытывать на себе эффект от реализации ужасных идей и продуктов технореакционеров и анархо-капиталистов просто потому, что в США царит чудовищный индивидуализм».
Почему перед рекомендациями на YouTube так сложно устоять? Где вайб? После долгих свайпов - никакого чувства вины, только истощение. Почему мы продолжаем экстернализировать наше хрупкое ментальное состояние? Где чувство стыда от погружения в цифровое? Почему я уподобляюсь Alexa и Siri в ходе общения с друзьями? Как избавиться от трендов в ленте? Как защитить себя от рекомендаций алгоритмов? Дни невинного веб-сёрфинга давно канули в лету. Сегодня нами двигают мощные силы, и однажды можно вообще прекратить о них думать. Говоря словами Бён-Чхоль Хана, подчиненный субъект даже не в курсе своего подчинения.
Вместо того чтобы использовать радикальное техническое воображение для производства альтернатив, мы отвлекаемся на бесконечную карусель новых инноваций: большие данные, автоматизация, искусственный интеллект, распознавание лиц, социальный кредит, кибервойны, программы-вымогатели, интернет вещей, дроны и роботы. Растущий список «апокалиптических технологий» мешает пользователям коллективно представить и создать то, что действительно имеет значение: их альтернативные версии техносоциального.
Развивая это рассуждение, Ли Винсел заметил, что критическая литература сама по себе паразитирует на хайпе и даже раздувает его. Профессиональные тролли технокультуры переворачивают посылы экспертов, берут пресс-релизы стартапов и превращают их в порталы в ад. Винсел упоминает в этом ключе нетфликсовскую документалку Социальная дилемма, которую посмотрели больше ста миллионов человек, и книгу Шошаны Зубофф Эпоха надзорного капитализма: это примеры «критического хайпа», которые «преувеличивают возможности социальных медиа напрямую влиять на наши мысли и не предоставляют почти никаких доказательств этого». Думскроллинг, подсознательные паттерны лайков и культуры селфи — это социально-психологические факты. Приведено уже столько доказательств разного рода манипуляций и «модификаций поведения», что больше нет нужды лишний раз объяснять такое масштабное проникновение смартфонов в повседневную жизнь.
Как предостерегала белл хукс, «когда мы только обозначаем проблему, когда мы просто жалуемся, не предлагая конструктивного направления или решения, мы отказываемся от надежды. В этом случае критика рискует остаться лишь выражением глубокого цинизма, только усиливающего доминирующую культуру».
Двигаться дальше с упорством по сути означает уметь справляться с гневом и яркими эмоциями. В шокировавший нас период локдауна мы испытали эстетическое уплощение: редукционистскую подмену человеческого взаимодействия, которую описали Каде Дием и Джаз Хи-чжон Чхве в своем анализе социальной жизни онлайн в этот период. Этим термином они обозначают «главный источник тревоги, возникающей при попытке осмыслить гиперсовременную вульгарность, в которой один и тот же софт используется для всего на свете — от рабочих встреч до дней рождений и похорон; а также импровизированные, вуайеристичные попытки преподавания с помощью экрана, нелепость которых помножена на ограниченность поддержки в случае неудач». Авторы утверждают, что видеосозвоны — это неудовлетворительная аудиовизуальная интеракция низкого качества. К этому добавляется редукция тела и идентичности от трех- к двухмерности — результат доминирующей идеи, что нужно создавать простые приглаженные интерфейсы, непригодные для перформативной или иммерсивной интерактивности и самовыражения.
Если Facebook кажется лекарством, значит что-то точно пошло совсем не так.
Никогда прежде сети не были настолько полны и не казались одновременно настолько пустыми. Писатель Ромен Дийе пишет, что понятие «социальная сеть» (social network) утратило смысл. Сети были убиты неутолимым желанием френдить больше и больше людей, «которых вы можете знать». Чем больше, тем лучше — таков капиталистический императив постоянного роста. В логике соцсетей рост количества френдов аналогичен увеличению охвата рынка. Однако с массовой индивидуализацией культа личности приходит печальное ощущение пустоты. «Одно дело — что вы с кем-то знакомы, другое — есть ли вам о чем поговорить». Он приходит к выводу, что понятие широких сетей социальных связей с элементом трансляции умерла. «В совокупности на разных платформах у вас могут быть десятки, сотни, даже тысячи друзей и подписчиков. Но эти многолюдные пространства еще никогда не казались такими пустыми».
Я начал с нидерландской критикессы постцифрового искусства Надин Рустенбург, которая полагает, что для миллениалов и зумеров сети — это данность.
«Это основополагающая структура, больше не имеющая четкой формы. Все соединены со всеми и всё со всем, промежутков между узлами больше нет.
Взрывной рост дал результатом пустоту: сеть стала гиперобьектом, слишком большим и сложным, чтобы его было возможно понять. Смысл потерялся в осмысленности, и мы отчаянно ищем точку отсчета, тот узел, который заново нас объединит.
Этим объясняется популярность цифрового детокса, практик осознанности и медитации».
Сетевые структуры требуют именно активной самостоятельности. Низовая самоорганизация — прямая противоположность блестящим интерфейсам, автоматическому переносу контактов и алгоритмиризованной выдаче новостей. Самостоятельность нельзя скачать и бесплатно установить. В турбулентные 1990-е централизованные информационные системы утратили власть и легитимность. Но вместо малых сетей, позиционирующих себя как более демократичные и в теории способных дать людям автономность и независимость, мы получили еще более крупные и манипулятивные платформы-монополии. Самостоятельность — это действие, это политический жест, а главное - это не программная фича.
Вымотанные, неспособные на любое другое действие, мы остаёмся наедине с полукоматозным состоянием, хорошо знакомым нам чувством опустошения. Ощущение, что заняться больше нечем, только усугубляет его. То, что делают платформы — «психическая блокада»: они не позволяют нам ни мыслить, ни действовать.
В организованных сетях возникают новые институциональные формы, чьи динамика, свойства и практики обусловлены операционной логикой средств коммуникации и цифровых технологий. Их появление отчасти вызвано усталостью более общего рода и ростом недоверия к институтам — церкви, политическим партиям, коммерческим компаниям, профсоюзам — которые поддерживают иерархические способы организации.
Хотя организованные сети сами не лишены иерархических тенденций (основатели, технические архитектуры, централизованные инфраструктуры, культы личности), они в большей степени тяготеют к горизонтальным способам коммуникации, практики и планирования. Организованные сети возникают в период интенсивного кризиса (социального, экономического, экологического), когда доминирующие институты не справляются со своей основной задачей - принятием решений. Как эксперимент в области коллективной практики в сочетании с цифровой технологией, организованные сети оказываются испытательным полигоном сетевых форм управления, адекватных проблемам мира, который катится в глобальную пропасть.
«Когда вы отключаетесь от телефона и сосредотачиваетесь на реальном мире, происходит нечто интересное. Вы начинаете наблюдать. Я очень чётко понял, что социальные медиа трансформируют личность и заставляют неадекватно воспринимать реальность». Мойя использует метафору игры, идентифицируя пользователя соцсетей с игроком: «Вы заняты тем, что доказываете, будто вы лучше других. Неважно, что у вас депрессия, — важно, что видят остальные». В своем исповедальном эссе Мойя признает, что оставаться в реальности тяжело. «Столкновение с собственной реальностью может стать сложнейшим испытанием для любого. Для того-то и нужны эти платформы. В глубине души люди не хотят признавать правду о себе. Просто не хотят. Куда проще играть в статусы, чтобы ненадолго почувствовать себя хорошо».
Логика капитализма слежки предполагает переход от извлечения данных к прогнозированию и модификации. Вопреки опасениям художников, теоретиков и активистов, машины присваивают (и тем самым ставят под угрозу) не драгоценные неформальные социальные отношения. Главная цель — разум, мозг и поведение, а не «социальный шум».
Назовем это организованными сетями или сетевым союзом. Связанные ячейки организационных подразделений, постплатформенные кооперативы, которые строятся на крепкой целенаправленной взаимосвязи в противовес «слабым связям» платформ, продвигающих принцип «друг моего друга». Организованные сети сосредоточены на общих задачах, требующих решения, а не на «оповещении» пользователей-одиночек.
Не «Что нового?» или «Что происходит?», а «Что делать?». Прошу вас, одинокие отчаявшиеся души, освободите нас. Скажите платформам «нет» и уходите. Если сеть хранит память о событии, а платформа хранит память о сети, то что из этого следует?
Стремеление к глубокому вместо удовольствий мелкого.
Темный лес — это не про контент, а про определенное состояние. Конечно, есть уголки интернета, которые скрыты от яркого света «просвещенных» мейнстримных платформ. День быстро сменяется сумерками, когда мы заходим в даркнет — пространство, не индексируемое поисковыми системами, где в пиринговых сетях пользователи торгуют наркотиками, порнографией, секретными документами и другими запрещенными товарами. Но это не та темнота, о которой говорит Кониор. Для многих из нас весь опыт пользования интернетом, сведенный к многочасовому переключению между приложениями, превратился в метафизическую фантастику, пусть и несколько бесчувственную. Мир замкнулся на нас. «Мы лишены воли. Нашими неврозами, эмоциями и вниманием распоряжаются компьютеры. Словно в состоянии транса, мы подчиняемся передаваемым нам коллективным ощущениям. В онлайн-пространстве все безличные события в мире переживаются как сугубо личные, даже если мы не играем в них никакой роли».
Как указывает Сэм Крисс, молчанием решить проблему не удастся, и это не совсем то, что мне бы хотелось предложить в качестве возможного варианта. Крисс резюмирует нынешнюю поп-доктрину следующим образом: «Молчание больше не является источником творчества. Цифровые системы не могут вычислить отсутствие; если вы отказываетесь говорить, вы становитесь соучастником. Делайте больше постов, кормите подписчиков, опустошайте себя в интернете — иначе вы рискуете оказаться расистом». Вот что происходит, когда культура ускорения катится в бездну. Заговорите — и вас разоблачат. Промолчите - и вы станете частью проблемы. Интернет — это огромный коллайдер мнений, в котором циркулируют миллиарды высокозаря-женных частиц идеологии. В этом контексте одно сообщение может потенциально уничтожить всех нас, распространив паранойю и неуверенность. «Незаменимых нет. Все одноразовые.
Любой может быть принесён в жертву в одно мгновение. Вина или невиновность теперь не имеют никакого значения». Вот что происходит, когда рушится сообщество и единый контекст.
Вместо этого капитал инвестирует в финансы - или, лучше сказать, мутирует в них. Деньги порождают ещё больше денег. Вот почему (говоря словами Хоркхаймера) тот, кто хочет критиковать капитализм, не говоря при этом о финансах, должен молчать.
Художники создают банальные произведения искусства для банальных вкусов, надеясь на популярность работ. Но, как ни парадоксально, целью инвесторов никогда не было коллекционирование предметов искусства. Система крипто-арта — это финансовая система, соединяющая творцов с современными нуворишами: криптомиллионерами. Можно критиковать эту ситуацию, но исправить ее нельзя. Возврат к нормальной жизни уже невозможен. Это цифровой мир, в котором точку «новизны» мы уже миновали. Крипто-арт относится к тому моменту в истории современного искусства, когда и живопись, и концептуальное искусство становятся невозможными.
Когда затраты на производство и распространение произведений цифрового искусства стремятся к нулю, то каково это - создавать ничего не стоящие работы? Если мы можем бесконечно копипастить, красть мотивы и цитировать без последствий, то каковы у этого психические издержки, в чем здесь «творческая нехватка»? В то время как одни радуются бесконечному количеству возможных комбинаций, другие сетуют, что эта ситуация приводит к культуре безразличия. Этой культурой движет обещание возможностей, волнение от того, что ты участвуешь в игре. Всё вертится вокруг оплаты. С андеграундной эстетики, которую нужно прочувствовать на собственном опыте, фокус художественного творчества сме-стился на хранение стоимости.
Стективизм амбивалентен и противостоит тотальности, глобальному и планетарному масштабу. «Думай масштабно, но делай маленькие шаги» — таков девиз. Мы — инфраструктура. Стективизм борется с комфортом невежества и изо всех сил пытается преодолеть тенденцию по умолчанию блаженно дрейфовать или парить над всеми этими проблемами.
Интернет — это больше, чем социальные медиа, больше, чем вы сами и ваше мобильное приложение.
Эти противные машины обратной связи наносят ответный удар и пытаются загнать нас в угол, подавляя наши желания и потребности, а мы даже не замечаем, как схлопываются возможности коммуникации и самовыражения.
Нужно взрастить новые поколения любителей кода, для которых автономия и практики самоопределения в союзе с техникой так же естественны, как естественно для нас бесперебойное круглосуточное подключение к сети.
Стективизм готов осмыслить всю картину после поражения альтернативных программных продуктов, созданных по принципу small is beautiful. Никакое созданное ради добрых дел приложение больше не сможет противостоять масштабному захвату инфраструктуры.
Отправной точкой в разработке нового техносоциального должна стать группа, а не отдельный пользователь — социальное, а не индивидуальное. Инструменты будут временными и целенаправленными, ориентированными на то, что нужно сделать сейчас, а не на шеринг ради шеринга. Таким образом, мы перейдем от профиля к проекту, от простого лайка — к коллективному принятию решений, от поведенческой - к социальной психологии, от инфлюэнсеров — к сотрудничеству, от срачей — к дебатам.
«Существует устойчивая коллективная политика вне логики извлечения стоимости; существуют сообщества, которые стоит сохранить, миры за пределами рынка и способы жить вне дискриминации и жестоких способов оптимизации. Наша задача - наметить курс на это».
Что делать? Нужны карты. Не карты того, что находится за пределами карты, а навигационные, морские карты, инструменты ориентации, которые не пытаются объяснить или представить, что находится внутри архипелагов дезертирства, а указывают, как к ним присоединиться.
Политический вопрос состоит в том, как нам поставить общественную цифровую инфраструктуру в основу стратегии технологического суверенитета и перейти от платформенной модели к цифровой экономике, основанной на протоколах?
Потребительский бойкот «умного» холодильника, который самостоятельно общается с супермаркетом, — это хорошо, но как насчет внезапного спроса на аналоговые автомобили? Как насчет самоудаляющихся приложений? Где обещанные телефоны и ноутбуки, не подчиненные принципу планируемого устаревания? Операционные системы с обратной совместимостью? Вы когда-нибудь мечтали об устройстве, которое будет настолько простым и стабильным, что его просто не нужно будет обновлять?
На протяжении десятилетий Кремниевая долина монополизировала и подавляла инновации в сфере коммуникаций и бизнеса. Пользователи оказались заперты в «виртуальных клетках», не зная, как оттуда выбраться и двигаться дальше.
Если уведомления отключены, приложения исчезают и больше не привлекают внимания. Это базовый сценарий. У интернет-стада слишком много дел для изучения сложных инструкций по удалению аккаунтов. Нет, скорее всего, приложения окажутся заброшены, пароли забыты, телефоны потеряны. Отказ от использования - это подсознательный поступок ради собственного блага. Как пишет Энтони Найн: «Добавьте всех трудных родственников, надоедливых коллег, одноклассников, случайных знакомых, которых видели раз в жизни, делайте вид, будто вы “друзья”, а затем выйдите из системы и никогда не возвращайтесь». Утонув в шуме, массы заскучают и выйдут из системы.
В исходе больше нет ничего утопического. Миллионы пользователей уже пережили массовую миграцию, оставив за собой города-призраки интернета - LiveJournal, Tumblr, GeoCities, Hyves и Blogger. Но потом что-то случилось, и этот практический навык был утерян и забыт. Сегодня онлайн-стада выглядят инертными — слишком они велики. Необходимо вспомнить, каково это — покинуть платформу, и что это значит — вернуть себе право на цифровое самоопределение.
Их устройство прекрасно отражает те бизнес-ценности, которые и направляли их создателей: рост, масштабирование, рост и еще раз рост. Это неизбежно приводит к тому, что IТ-корпорации начинают относиться к пользователям как к ресурсам, которые нужно добыть, обработать и обратить в прибыль.
Я представляю себе следующий общий набор ценностей, необходимых в работе по разрушению контроля ІТ-корпораций:
МЕДЛЕННЕЕ: нам нужны медиа, которые активно и целенаправленно противостоят лежащей в основе капитализма платформ идее, будто скорость и эффективность всегда желательны и продуктивны.
МЕНЬШЕ: нам нужны альтернативы «против масштабирования, против роста». Ответом Facebook на негативные последствия роста платформы после 2016 года стало выдвижение на первый план групп, которые «дают людям возможность строить сообщества». Прошло четыре года, и эта порожденная платформой сила достигла новых высот расизма и авторитаризма.
ПУБЛИЧНОЕ: инфраструктура социальных сетей для более чем трех миллиардов пользователей не должна определяться прибылью или контролироваться отдельными лицами. То же самое касается распространения товаров (Amazon) и доступа к информации (Google).
ХИТРОСТЬ: чтобы способствовать отказу от платформ, нужны проекты, которые проникают внутрь платформ и изнутри помогают пользователям от них отказаться.
Как я уже пытался доказать, платформа затмила интернет, и мы пока не можем разделить эти два понятия.